Содержание
Рыжий кот Кусаки
Дом на обочине
Рассказ Кусаки
Времена года
Рассказ кота
Три холостяка и одно недоразумение
Магия любви
Вся моя жизнь, начиная с раннего детства, связана с животными — это калейдоскоп печальных и светлых, радостных и трагичных воспоминаний о живых существах, с которыми свела судьба.
Так пересеклись наши дороги с Кусаки — «американцем», рыжим котенком, родившимся на другом континенте…
Рыжий кот Кусаки
Когда он был маленьким и тощим существом, он все время кусался. Мурлыкал — и кусался, дремал на коленях и, на секунду очнувшись, снова кусался, просил есть — опять кусался. Пришлось назвать его Кусаки, никакое другое имя ему не подходило.
Потом он вырос, стал совсем взрослым. К зиме шерсть его делается ярко-оранжевой и густой, с отчетливо проступающими полосами и пятнами на шкуре, как у миниатюрного тигра.
Глаза янтарные, нос темно-оранжевый с веснушками на светло-розовых губах. Но голос неожиданно нежен и тонок для такого матерого кота. Мурлычет он редко, и почти неслышно, только в момент особого довольства собой и нами. Серьезные коты немногословны.
Кошки — странные создания, не спрашивая нас, сначала приходят откуда-то, живут с нами, вползают с мягкой нежностью и грацией в наше сердце, в нашу жизнь, потом столь же неожиданно уходят, исчезают где-то навсегда, а мы остаемся, не зная, чем заполнить образовавшуюся пустоту и куда деть эту, вдруг ставшую невостребованной, любовь.
В апреле, когда в Москве шел снег вперемежку с дождем, я вылетела к своей американской знакомой Дайне Хатт во Флориду. Оттуда мы поехали в маленький город — Барабу, штат Висконсин, знаменитый тем, что в нем находится Международный журавлиный фонд.
Кроме того, там живут мои близкие друзья Смиренские, которые вдруг сообразили: «Да ведь тут рядом наш художник Виктор поселился! Разве ты с ним не знакома?!»
Трудно было ответить на этот вопрос. Можно ли назвать незнакомым человека, о котором тебе прожужжали уши, открытки и фотографии с картин которого тебе постоянно показывали?!
Куда бы я ни попадала в своих странствиях по Дальнему Востоку, везде находила следы его присутствия: в одном заповеднике он оставил картину, в другом роспись.
Это был миф какой-то, а не человек, ибо стоило переступить чей-то порог, как мне говорили: только вчера от нас уехал Художник! А когда мне необходимо было уезжать, сожалели: ну надо же, а послезавтра приедет Художник. Так мы и бродили по землям Даурии, Амурии и Приморья.
Друг за дружкой… круг за кружкой, но у себя на родине так ни разу и не повстречались. Да, трудно пересечься в бескрайней России. Уж слишком просторна! Легче оказалось в Америке.
Вся тогдашняя американская эпопея осталась в памяти чередованием ярких и коротких картинок. Как и то первое посещение Художника.
Жаркий день, изумрудная лужайка, белый дом, просторный, полный творческого хлама; посреди зала — большая картина. На ней — цветущая прерия, небо, дальние висконсинские холмы, бизоны… Хотелось шагнуть и упасть в этот душистый, далекий мир.
Откуда-то из-под бумажных завалов на наши голоса вылез худой рыжий котенок.
— А он по-русски понимает? — я тут же попыталась взять его на руки.
— Постой… не… тро… — смущенно рванулся ко мне Виктор.
Но было уже поздно. Рыжий бесенок впился в мою руку как вампир. Попытка освободиться привела только к ужесточению захвата: теперь и две когтистые лапки сурово сжимали мою несчастную ладонь.
— Это Кусаки… я не успел предупредить… — оправдывался Виктор, осторожно разжимая его упрямые челюсти.
— А у него есть прививка от бешенства? — осведомилась по-американски рациональная Дайна.
— Мне бы йода… — вздохнула я.
Но йода в доме не оказалось. Потом я выяснила, что никто в Америке не пользуется йодом как средством первой неотложной помощи. Что тут удивляться! Американцы даже не подозревают и о существовании чудодейственной «зеленки».
Поставив меня на место, Кусаки расположился в кресле и начал сосредоточенно умываться. У нас в России говорят, что кошки гостей «намывают». В Америке их, видимо, наоборот, «вымывают». Пора и честь знать, впереди еще долгая дорога…
Виктор с крыльца помахал нам рукой. Мягкая улыбка, тихий низкий голос, внимательный взгляд, усы, седеющие кудрявые волосы. От него веяло беспредельной добротой.
Почему-то защемило сердце, стало грустно, стало чего-то жаль. Это чувство было как невидимое прикосновение невидимых крыльев во тьме.
Второй мой визит в Висконсин состоялся через два года благодаря приглашению нарисовать панно в Роухайде — христианской исправительной колонии для малолетних преступников.
Вначале заказчики хотели видеть на полотне каких-нибудь экзотических зверей и птиц, но к моему приезду Роухайд пережил трагедию: четыре лошади — любимицы колонистов — не так давно погибли во время пожара, после чего решили посвятить панно лошадям.
И вот я стою перед огромным белым холстом размером со слона, и дух захватывает от собственной наглости. На несколько дней удалось оттянуть страшное начало, изображая муки творчества, черкая эскизы.
Колония пряталась среди живописного северного висконсинского леса. Рядом протекала извилистая Фокс-ривер, на которой с каждым днем появлялось все больше промоин.
Однажды вечером вдруг позвонил Виктор. Как разыскал? Наверное, через журавлиный фонд. Зачем же я ему понадобилась? Просто звонок вежливости? Оказалось, что у него деловое предложение — бартер в «искусственной» области.
Он неожиданно написал книгу. Сложность в том, что ее надо напечатать на компьютере, а он им не владеет. Сделка заключалась в том, что он обещал помочь мне как квалифицированный художник, а я ему — как грамотная машинистка.
Днем я рисовала панно, а по вечерам разбирала рукописные каракули и видела перед собой человека настолько глубокого и бесконечно доброго, какого, кажется, просто не может существовать в реальности!
Незадолго до 8 марта от Виктора на мою «электронку» пришла «абракадабра»: Budy v piatnizy v obed, zabery tebia na dva dnia. Далее следовало предупреждение, что он там не один. С ним живут еще два холостяка: Майк и Рыжий Бес. Ага, тот самый Бес, который безобразно искусал мне руку!
Почему-то я ждала пятницы как нового пришествия. Полуденный колокол Роухайда позвал на ланч. А когда я вернулась в мастерскую, перед холстом стоял Виктор.
Он улыбнулся, окинув взором мое полотно, вздохнул и сказал:
— Ну что ж, будем лечить…
Виктор что-то мешал на палитре, рассматривал тюбики с красками, будто видел их впервые, неторопливо выбирал кисти, то подходил к полотну, то отходил, словно забыв обо всем, о том, где он вообще находится, и рисовал, рисовал, рисовал. А я сидела и смотрела.
Это было чудо! Он поистине волшебник иллюзорной трехмерности. Под его рукой удивительным образом преображалась моя плоская картина и возникали далекие, подернутые дымкой скалистые уступы, и живая прерия уже дышала на недавно мертвом холсте.
Мы покинули Роухайд в кромешной тьме, неслись по ночным хайвэям, фары разрывали занавес снегопада, и иногда, как серые призраки, шарахались с дороги олени.
О чем-то весело болтая, незаметно приехали в Барабу, к его белому домику, где все еще бодрствовали оставшиеся холостяки: Кусаки и Майк — худой, потрепанный жизнью, неопределенного возраста американец с неухоженной бородой и диковатым взглядом.
Говорил он громко, вещательно, смеялся коротко и заразительно; движения у него были кошачье-пружинистые.
В отличие от большинства американцев, Майк очень критически относится к своей стране и к ее законам, создавшим ему персональные неприятности. На все у него имелось особое мнение.
Он, видимо, принадлежал к тому типу неудачников, которых всезнание не уберегает от вечных невзгод. К женскому полу Майк тоже относился скептически, он очень любил повторять: «Вимэн ар трабл» (С женщинами — всегда проблемы).
Что можно было понять: жена бросила его, разбив не только его любовь, но и отобрав дом и автомобиль. После недолгой отсидки за драку в баре Майк поссорился с начальством и потерял работу.
И тем не менее голова у него варила неплохо. Был в армии компьютерщиком, но принципиально не захотел работать на войну. Пацифист! Лишенный прав за вождение в пьяном виде, Майк тем не менее ухитрился вдребезги разбить о придорожный дуб новую «тойоту» Виктора.
При этом, сам, к счастью, не получил даже царапины, отсидел недельку в тюрьме и благополучно вернулся в белый дом на Чертовом озере. Свою новую машину Виктор ему уже не доверял, сам отвозил и привозил Майка на работу и оттуда. Что ни говори, а все же меньшее зло. Под влиянием русского друга Майк заочно полюбил Россию.
Рыжий котяра встретил меня презрительным безразличием. Помня о его коварстве, я не бросилась с нежностями. На руке до сих пор хранились следы его зубов. У него вся голова уже успела покрыться рубцами и царапинами.
Отчаянным вырос этот парень, Рыжий Бес! Стоило на минуту покинуть место за кухонным столом, где мы отмечали наше знакомство с Майком, как Рыжий тут же занял мое место, развалился на сиденье во всю свою полосатую длину и принялся тщательно вылизывать лапы.
Я в некоторой растерянности потопталась у стула, надеясь, что Кусаки проявит достаточно воспитанности и уступит место даме. Кот и в ус не дул. Мельком окинул меня наглым янтарным взглядом и вновь принялся за свои лапы.
— Кусаки, ну иди ко мне! — Виктор гостеприимно похлопал по коленям, пытаясь извлечь кота. Тот даже ухом не повел.
— Кам хиз, бой! (Иди сюда, малыш.) — игриво предложил со своей стороны Майк.
Кот сладко, сочно и нагло зевнул, показав нам свою розовую пасть, длинные белые клыки и смешные родинки на губах. Всем своим видом он как бы говорил: «Ну-ну, давайте, старайтесь, а мы еще посмотрим, как с вами поступить!»
Мне надоело стоять в позе просителя перед этим наглым Рыжим.
— Эй, подвинься! — решительно сказала я и попыталась сдвинуть узурпатора хотя бы на другую половину сиденья. Он оказался невероятно плотным и тяжелым. В какое-то мгновение, когда моя решительная рука прикоснулась к его боку, Рыжий Бес сверкнул на меня шальным взглядом. Что он сделает в следующий миг? Зашипит? Укусит? Ударит лапой? Сбежит?..
Ну хорошо, Рыжий Бес, укусишь — так укусишь. И я уверенно положила руку на его голову и крепко, тепло, дружески, медленно провела ладонью от головы по напружиненному телу до самого хвоста.
И он не укусил. Бес удивленно расслабился, вздохнул и милостиво подвинулся ровно на половину сиденья. Наш с ним диалог был закончен. Похоже, мы заключили мир.
Через некоторое время Кусаки решительно перебрался на мои колени и немедленно потребовал ласки. Взгляд его размяк, лапы расслабились, он доверчиво положил голову на руку и тихо замурлыкал.
Впервые со времени моего приезда в Америку я почувствовала себя неодиноко. Пусть вокруг чужой и непонятный мир, но со мною рядом два друга — Виктор и рыжий Кусаки.
Дом на обочине
Дом, где жил Виктор, ему не принадлежал. Он арендовал его у Дэвида Чиккеринга, бывшего учителя химии и плюшкина на пенсии. Дэвид был патологически экономным, никогда не покупал ничего нового, поэтому все системы жизнеобеспечения дома нуждались в ремонте.
Поначалу он рассчитывал, что художник будет стараться улучшить быт, но тот оказался слишком занят картинами, и тогда Дэвид пригласил своего знакомого, Майка, ставшего в результате недавнего развода с женой бездомным и безмашинным, перекрыть крышу и «перелицевать» обветшалый фасад.
В подвале оказалась вполне приличная комната, где Майк отдыхал от забот по ремонту. А Рыжий Бес сразу повадился бегать к нему вниз, где они обсуждали какие-то свои холостяцкие проблемы по-английски.
Поначалу Виктора беспокоило только одно: как домохозяин отнесется к появлению рыжего квартиранта? Хозяева в Америке чаще всего не позволяют заводить четвероногих питомцев. Внушало надежду то, что сам Дэвид в общем-то любит животных. Но по-своему, «по-американски».
В его доме вот уже лет пятнадцать живет кот Дарвин, а не так давно Дэвид взял из приюта большую собаку белого цвета, помесь хаски с непонятно чем, которую назвал… вы не поверите… А дело было так…
Однажды Дэвид позвонил Виктору и спросил: как называют в России собаку женского пола? Тот ответил, не подозревая ничего худого. А через день Виктор услышал гортанный зов: «Суки, Суки!» Русских, иногда посещающих художника, забавляет эта кличка. Дэвид, как и все американцы, любит давать домашним питомцам необычные имена.
Как-то так получалось, что некоторое время Дэвиду кот на глаза не попадался. Но однажды Дэвид зашел в тот момент, когда все обитатели дома предавались скромному ланчу, и Кусаки, опустошив свою миску, забрался к Виктору на колени.
Кот просовывая из-под локтя рыжую морду к тарелке, требуя кусочек копченой польской сосиски — ведь он был искренне убежден, что все покупается и готовится на этом свете исключительно для него.
Отрадно было, что Дэвид, взглянув на кота, не сдвинул брови, а лишь приподнял их, сказал: «у-тю-тю» — и протянул свою доверчивую длань с целью погладить животное, на что Кусаки схватил его руку и тихонько сжал зубами, честно глядя в глаза.
Дэвид вздрогнул, отдернул ладонь, на которой остались четыре глубокие вмятинки от кошачьих клыков.
— Тебе следует назвать его Байтер, — заявил домохозяин, почесывая поврежденную конечность.
— А я так его и зову! Только по-русско-японски. Он всех так кусает, — виновато начал оправдываться Виктор.
— Сколько ему? Месяца четыре? Самый подходящий возраст для кастрации. У меня есть хороший знакомый ветеринар, тоже поет у нас в театре, в Мэдисоне. Всего семьдесят долларов.
— Да не хочу я его кастрировать, — смутился Виктор.
— Ты что, с ума сошел? — поразился Дэвид этакому невежеству.
— Все в Америке животных кастрируют. Кому нужен такой кот, который где-то таскается, может принести бешенство, клещей, расцарапать палас, да еще и кусается, как бес. То ли дело мой Дарвин! Само спокойствие.
Виктор вспомнил пушистого Дарвина. Вообще-то, в его представлении кот — это нечто мужественное и поджарое. А у Дарвина был огромный, колышущийся во все стороны живот. Бездумные голубые глаза. И безумный страх перед улицей.
Однажды он случайно провел больше часа вне дома, после этого неделю не вылезал из-под кровати. Бедный Дарвин… Знал бы великий эволюционист, в ком его имя отзовется!
Короче, если вы — настоящий американец и исполнены желанием приобрести «идеальное», по здешним понятиям, домашнее животное, вам предстоит осуществить некоторые необходимые этапы на этом пути.
Как-то: купить задуманное животное в зоомагазине или в шелтере (приюте), официально отсертифицированное, с надежной кастрацией и прививками ото всего. Опасные для интерьера вашего дома и его обитателей составные части организма планируемой домашней твари, как-то: когти и зубы — следует повыдергивать за дополнительную плату.
Теперь вы можете безущербно для домашнего уюта ухаживать за лохматым «овощем», поместив его в туалетный ящичек, ставя предписанные ему строгой диетой питательные клизмочки и при этом получать экзотически-эстетическое наслаждение, радуясь, что питомец ваш все еще способен к передвижению.
Если такое представление об американских «любителях животных» и покажется вам гиперболой, то не думайте, что значительной. Так оно и есть.
— А если он расцарапает ковер?! — Дэвид выразительно остановил взгляд на старом, изрядно потоптанном паласе ядовитого ярко-зеленого цвета.
— Если что, заплачу, смутился Виктор. — Я бы хотел, чтобы кот жил полноценной кошачьей жизнью.
— Все вы, русские, анархисты. Вот и довели свою страну до ручки! — убежденно сказал Дэвид, считающий себя очень сведущим в зарубежной истории и политике.
Надо отметить, что Россией он всегда интересовался особо. Ему с детства нравилась русская музыка. Помимо русских композиторов Дэвида чрезвычайно привлекали и загадочные (по его романтично- литературным представлениям) русские женщины.
Быстро взрослевший Кусаки недолго ограничивался исследованием внутренностей дома. Очень скоро он с восторгом обнаружил, что за дверьми, стенами и окнами существует огромный, увлекательный, душистый, щебечущий мир, и сквозь дверцу в подвале, без всякого золотого ключика, он был доступен, и весь принадлежал ему, Кусаки!
И какой мир! Уж май, веселый, буйный, хмельной, отгремел бурными грозами. Изумрудно зеленела трава на газонах. После теплых ливней она росла так стремительно, что домовладельцы не успевали ее косить: с утра до вечера со всех участков слышался надсадный рев газонокосилок, а запах только что скошенной травы был радостен и напоминал запах свежего арбуза.
Весь этот цветущий мир дразняще манил, обещая бездну волнующих приключений.
Здесь порхали бабочки размером с птичек и птички меньше бабочек! Нежные горлицы мягко ворковали в ветвях деревьев, важные желтоклювые робины, выпятив оранжевую грудь, расхаживали по поляне и изредка ссорились, не поделив зазевавшегося червяка.
Переливчатым ксилофоном заливался на вершине клена ржавчатый трупиал. Надо же так назвать птичку! Для русского уха это звучит заупокойно. Интересно, что в английском слово «трупс» означает «войска», а слова «трупиал» вообще нет. Откуда оно взялось?
Ржавчатый трупиал.
Большая часть птичек этого вида обладают разноцветными яркими «эполетами» на плечах, что придает им вид вполне милитаристский. Может, потому трупиал?
По опушкам ближнего леса бродили расфуфыренные дикие индюки. Под елками, чинно рассаженными по всему приусадебному участку, прятались молодые крольчата, а ближе к вечеру из-под заброшенной с прошлого века конюшни косолапо выбиралось на прогулку упитанное семейство луговых собачек. Почему собачек?
Опять загадка, но так здесь называют сурков. Если бы гордый белоголовый орлан узнал, что американцы величают его Лысым Орлом, он бы наотрез отказался быть символом Соединенных Штатов! Выглядит он грозно: густая белая шевелюра, хищный взгляд ясно-желтых глаз.
Орел — белоголовый орлан.
Но, по правде-то, хищником его можно назвать с известной натяжкой: его гастрономические пристрастия ограничиваются рыбой, но на безрыбье он не брезгует и дохлым опоссумом. Вот вам и вся правда о символах.
Кроме редких орланов в небе над Чертовым озером можно увидеть множество иных безобидных птиц, таких же больших, черных, с неоперенными темно-красными головами, за что их называют «индюшачьими» стервятниками. Вот уж кого следовало назвать лысыми! Где справедливость?
Похожи на хищников, но даже глупая курица или голубь понимают, что эти стервятники для них безопасны, потому что добыча их — всякая падаль, раздавленные автомобилями кролики и еноты.
Если легкомысленные горлицы это понимают, то что говорить о глубоко интеллектуальных котах! Настоящим хозяином всех угодий в радиусе двух миль стал конечно же он, Рыжий Бес.
Все дальше и дальше уходил он от дома, расширяя зону своего влияния, настоящий американец! Существует некая общность между творческими работниками и всеми кошками: и те и другие — так называемые «совы», чья активность смещена к ночи. И их наиболее значительные вдохновения и приключения происходят под знаком Луны.
Так было и в ту ясную ночь. Виктор все еще пытался рисовать, Майк уже иммигрировал в подвал, а кот, как обычно, запросился на волю. Устав от трудов праведных, художник беззаботно курил на веранде и с удовлетворением отметил, что Рыжий своей неспешной трусцой возвращается домой из тьмы сомнительных приключений.
— Гууд бой! (Молодец!)
Не успел он произнести эту пошлую американскую похвалу, как вдруг кот шарахнулся в сторону и понесся диким галопом со странными зигзагами. И в непонятной для этой неожиданной паники тишине промелькнула мягкая тень филина.
Кот только знает, что спасло тогда недоросля Кусаки от беспощадных когтей! Может быть, то, что Виктор вскочил как сумасшедший, закричал что-то по-русски (ибо, как известно, люди в критической ситуации тут же вспоминают именно родной язык).
Его сигарета сердито описала длинную траекторию и, словно трассирующая пуля, обрушилась в темноту, туда, где только что находился коварный ночной хищник.
Ах ты, рыжий герой! Главный парадокс жизни заключается в сочетании необычайной ее живучести с ужасающей уязвимостью. Ты опять жив, Рыжий Бес! Видно, судьба хранит тебя для особой миссии. Кот знает, для какой именно?
Понимать язык зверей и птиц, шелест травы, шум ветра, раскаты грома… Мне кажется, первые люди Земли, Адам и Ева, понимали его. Иначе, как мог бы искусить Еву коварный Змей?
Изгнанные из Рая, люди потеряли не только бессмертие, но и способность разговаривать со зверями. Иногда мне кажется, что в какие-то мгновения я улавливаю язык животных. Или это лишь буйная фантазия?
Или все-таки просыпается чудесная способность, хранящаяся глубоко-глубоко в нашей памяти, как позабытый файл в компьютере?
Я гляжу в янтарные глаза Рыжего Беса, уютно устроившегося на моих коленях, и слышу его собственный рассказ…
Рассказ Кусаки
Ходить и охотиться я начал одновременно, это у меня в крови, от мамы. Птицы — загадочные существа, никогда не знаешь, чего и от какой птицы ожидать в следующий раз.
Июньские дни здесь бывают безобразно жаркими. Один такой день сморил меня, заставив искать спасения в тени веранды. Но уши у меня всегда на макушке! И я прислушивался к птичьему многоголосью.
Даже с закрытыми глазами мог угадать, кто вступил в хор. «Вити-вити-вити!» — опять зовет какого-то Витю (уж не Хозяина ли?!) серая птичка с розовым горлом. «Влип-влип-влип!» — жалуется еще один голосок. Кто влип? Куда? Не знаю я такой птицы. Надо будет проверить…
И вдруг я услышал то, что заставило меня открыть глаза и подпрыгнуть от радости: «Миа-а-а-в!» Это был голос моей сестры, да такой жалобный! Точно так она пищала, когда забралась на осину и боялась оттуда спуститься.
Тогда мама Касси добралась до трепещущей глупышки и вернула ее в зубах на бренную землю в целости и сохранности. Неужели сестренка здесь?! Значит, надо поспешить ей на помощь: ведь мамы-то больше нет. Зато есть я, благородный рыцарь, лучший древолаз Америки!
«Ми-а-а-а-ав! Ми-а-а-а-ав!» — жалобно звала на помощь сестрица.
Листва была так густа, что, вскарабкавшись на дерево, я никак не мог разглядеть сестрицу. Вместо нее увидел черную птичку. Пока я раздумывал, что сделать сначала найти сестрицу или поймать птичку, она нахально разинула клюв и сказала: «Ми-а-а-а-ав!»
Это прозвучало так дико, как если бы я вдруг зачирикал. Наглость неописуемая! Так издеваться над благороднейшим языком?! Надуть меня, Рыжего?! Ее счастье, что сообразила упорхнуть, пока я не пришел в себя от бессовестного обмана. Ну покажу я вам, птичье племя! Ни пуха вам, ни пера!
Прошло несколько дней, и Майк вновь напомнил мне об этом случае. Рассказывая что-либо хозяину, он любит имитировать предметы своего повествования чрезмерно выразительными жестами, мимикой и голосом.
На сей раз сквозь предвечерний сон я наблюдал его очередное представление. Он довольно точно воспроизводил свистом голоса знакомых мне птиц. Когда же он произнёс: «Ми-а-а-ав!», — я вздрогнул.
Майк поднял палец, перевел его на меня и сказал: «Cat bird» (кошка-птица). Тут хозяин оживился и, перебивая Майка, стал рассказывать свою историю, часто повторяя это предательское «Ми-а-а-ав!».
По тому, как заразительно хохотал Майк, я понял, что мой хозяин тоже некогда влип в этом розыгрыш с мяукающей птичкой и бездарно слазил на дерево, может даже на то же самое, что и я.
Безусловно, создавая разных тварей, Бог иногда бывал не в духе, и получались всякие там странности вроде черепах, змей, блох и собак. А иногда бывал в игривом настроении, и тогда на свет появлялись «кошки-птицы», «морские коньки» и даже «свинки», веселая трава «валерьяна» и прочие удивительные недоразумения.
Кстати, о недоразумениях. Они бывают крупными, но иногда и очень мелкими. Недавно хозяин опять удивил меня: принес из магазина какой-то прозрачный пузырь, опоясанный яркими цветочками, наполнил его красно-сладковатой гадостью и торжественно повесил под потолок веранды. Несколько дней я гадал, что это за блажь?
И вот лежу на веранде, и вдруг… сон мой был прерван возмутительным звуком противного шмеля. Шмель прижужжал к пузырю, вытянул длинный клюв, сунул его в игрушечный цветочек и начал пить. Ненормальный какой-то шмель: с клювом и весь в блестящих зеленых перышках. Может, муха?
Видел я таких же зеленых, в хлеву, но те без перьев были. Похоже, что это — «ошмелевшая» от напитков птичка. Вообще-то, таких ничтожных птиц не бывает. Но, с другой стороны, не сомневаться же в глазах своих? Ведь пришлось же когда-то поверить в существование страусов.
Но если страуса можно целиком разглядеть только с Луны, эту жалкую пташку нужно рассматривать в оба глаза. Ее и поймать-то невозможно. Шустрая такая, напилась этой дряни, вздернула клюв, потом — вж-ж-жик… и нету! Этакая меж когтей проскользнет — не заденет. Да и ловить ее толку мало: два перышка и нос. Не мой «калибр»!
Интересно, что как только мой хозяин увидел ее, аж пальцы скрестил от восхищения и прошептал: «Колибри, колибри!» Эк я угадал! Значит, могу давать имена. Всего пять центов… Следующий!
Времена года
Лето красное пропело… Да, коротки эти песни! Как отпевание счастья, которое заведомо не может длиться долго. Как роскошный торт, которым не успел и насладиться как следует, а его уж и нет в помине.
Вот уже осень окрасила мир: словно кудрявый русский художник, живущий на Олд Лэйк Роад, взял огромный холст и размашисто выдавил на него все свои самые яркие краски — золотистую бронзу и желтый кадмий, красный кармин и синий кобальт…
По ночам зеленая трава покрывалась тонким слоем инея, который сверкал и серебрился на утреннем солнце, вскоре бесследно тая. Куда-то исчезли мелкие птицы, лишь колибри со шмелиным жужжанием все еще прилетали к привычной кормушке, куда художник терпеливо подливал для них специально разведенный сахарный сироп. Но вскоре пропали и они.
Божьи коровки готовились к долгой спячке, и в последние жаркие дни бабьего лета громадное их количество скапливалось на стенах дома и в подвале, разыскивая подходящую щель для зимнего убежища.
Гусиные стаи, большие и маленькие, тоже подались на юг. Иногда в прозрачном небе кричали журавли, но они летели всегда на такой немыслимой высоте, что отличить их от прочих пернатых мигрантов можно было только по голосу.
Ну вот, Рыжий Бес, ты опять задремал, рассказывая мне свою историю! Продолжай же, продолжай…
Рассказ кота
Мир меняется на глазах. Сегодня мне на нос села странная белая муха! Не успел я удивиться этой наглости, как она скукожилась и исчезла, и только холодная капля осталась на носу.
Оглянувшись, я ужаснулся: полчища белых мух летели отомстить за одну убитую мной. Пробовал я обороняться, да что толку! На смену погибшим являлись новые, даже большего размера, и не счесть им было числа.
Хозяин, кутаясь в толстую куртку, вышел на веранду и, похоже, тоже удивился, забыв даже про свою сигарету. Он поймал одну муху и съел. Молодец! Вот кто мне поможет! Но хозяин вместо этого грустно улыбнулся: «Вот и первый снег…» Похоже, он решил сдаться без боя, странный… Ну и ладно, без него справлюсь!
Ох и тяжко мне пришлось! От хозяина и Майка не было никакого прока. Но к вечеру все вокруг было усеяно трупами белых мух. Летать они уже не могли, но были еще живы и злостно щипали подушечки лап, когда я обходил поле битвы. Куда же их теперь девать? Так и будут лежать?!
Первая зима
Это была первая зима в жизни Рыжего Беса. Обжигающая, как ледяная вода, белая, как только что натянутый холст художника, почти не имеющая ни вкуса, ни запаха, ни звука; чуждая и немилая.
Невзирая на все тяготы нового образа жизни, Кусаки регулярно выходил на осмотр своих владений, оставляя изящные цепочки следов на свежем снегу. Похоже, что к Рождеству кот наконец-то смирился с постылой зимой и научился даже извлекать удовольствие из этого стихийного бедствия.
Так, например, после долгих прогулок по сугробам он, словно тонкий гурман, выполняющий очень важный ритуал, трепетно выкусывал мелкие льдинки, прилипшие к лапам и животу, и подолгу любовно вылизывал свой драгоценный, блестевший зимней медью мех перед потрескивающим камином.
А потом долго, с буддистской пристальностью, глядел на огонь, и в глазах его прыгали рыжие чертики, вытанцовывая его потаенную веру в одному лишь ему ведомую Вечность…
Три холостяка и одно недоразумение
Благодаря местным газетам, падким от скуки и мелкотемья на все необычное, в маленьком городке с экзотическим афро-французским названием «Барабу» знали, что в доме, где живет художник, любят животных. И время от времени в домике на Олд Лэйк Роад появлялись нежданные пришельцы.
У Виктора есть замечательный друг — канадец (впрочем, давно живущий в Америке), Джордж Арчибальд. В семидесятых годах прошлого столетия его канадской сообразительности при поддержке его же орнитологического энтузиазма хватило на то, чтобы создать в Америке Международный журавлиный фонд, неподалеку от того самого Барабу.
Теперь Джордж немного успокоился и с облегчением оставил противоестественную для него административную работу в фонде, тем не менее остался его почетным президентом, выполняя роль разъездного по заграницам «министра иностранных дел».
Зато у него появилась возможность отдавать свой досуг всяким прочим птичкам: индюкам, курам, павлинам, цесаркам, гусям, каролинкам, мандаринкам и белым почтовым голубям.
В один прекрасный день он притащил Виктору голубенка.
— Вот, выродок в приличном семействе! Все белые, а этот… Нет, такие мне не нужны. Породу испортит! Берите, или мне придется нажать на «delete».
Ну конечно взяли. Голубенок был почти обыкновенный, то есть сизый, но с белыми, плохо организованными редкими пятнами. Такой, каких в Москве, Риме или Токио на площадях несметное число. Но куда его девать? Тут же кот — самый известный и самый беспощадный в округе Рыжий Бес! Неужто голубя держать в клетке?
Майк безапелляционно заявил, что уж кого-кого, а этого голубца наш Кусаки слопает в два счета. Виктор попытался отдать должное интеллигентско-творческой среде, в которой вырос и сформировался Рыжий:
— Порядочный джентльмен, ну, то есть воспитанный кот, в собственном доме ни кого убивать не должен.
— Ну-ну, — хмыкнул Майк. — Опять ваши русские штучки!
Через пару дней сидения взаперти голубенок вполне освоился и с неволей, и со своими новыми сожителями. Он даже стал агрессивным и клевал руку кормильца и уборщика, видимо рассматривая эти действия как посягательство на его растущие так же быстро, как перья, территориальные права.
Кусаки недоуменно принюхивался и ходил кругами. Может быть, вспомнил свое детство и ферму с голубями, вечно кружащими над силосной башней. На правах опытного голубевода Майк заявил, что новый жилец — самец и зовут его Пиджи. По-английски это просто «голубь».
В доказательство глубокого знания Майк садился перед клеткой в позе лотоса и, как индийский заклинатель змей, начинал, жутко фальшивя, распевать какую-то дурацкую английскую детскую песенку.
Конечно, в вокале он был не Пол Маккартни и даже уступал домохозяину Дэвиду. Но как бы там ни было, Пиджи начинал пританцовывать, кланяться и даже в такт пригугулькивать.
Именно тогда наметилось сближение Пиджи не с художником-кормильцем, не с подозрительным котом, а с подвальным отшельником Майком — вот она, сила искусства!
Виктор решился открыть дверцу клетки через десять дней. Разумеется, под зорким контролем: никогда не можешь быть уверенным, что львы уживутся с агнцами. А всезнающий Майк продолжал убежденно настаивать на том, что звериный инстинкт сильнее и в один печальный день нам придется собирать сизые перышки.
Может, по себе судил американец? Впрочем, у него доброе сердце. Конечно же в торжественном выпуске Пиджи участвовали все три холостяка из дома на Олд Лэйк Роад.
Рыжий Бес важно расположился напротив клетки. Майк провалился в драное кресло и скептически закурил только что скрученную папиросу. В это трудно поверить, но агнец, обретший свободу, повел себя как невоспитанный и явно досрочно выпущенный лев.
Бесстрашно, дробными шажками подойдя к Рыжему, он неожиданно саданул его крылом по уху. Кот удивленно отпрыгнул. Голубь, всемирно признанный символ мира, взлетел за ним и клюнул его в хвост.
Потрясенный наглостью, Кусаки мрачно зажмурился и нервно забил хвостом, явно пытаясь спрятать его куда подальше.
Стараясь не потерять гордого достоинства, он медленно поднялся и пружинисто по спинкам кресел двинулся в сторону подвала, всем своим видом пытаясь показать хозяину и Майку, что ничуть даже не струсил, а просто не хочет связываться с этой ничтожной игрушкой людей.
Ох, попадись ты только мне на волюшке! С этой угрозой он «хлопнул» подвальной дверью. Пиджи воинственно помахал крыльями и совершил ритуальную чистку перьев: «Вот какой я сильный и бесстрашный! Я теперь тут хозяин!»
Майк многозначительно протянул: «Ну, ну…» — и тоже спустился по лестнице в подвал.
Вскоре оттуда послышались его песенные заклинания. И Пиджи пропрыгал все ступеньки вниз и… остался там ночевать. Так они с Майком стали неразлучными друзьями.
Виктору досталась незавидная роль утреннего официанта. Он слегка ревновал голубя к Майку и не раз намекал знатному голубеводу, что тот излишне балует птицу, предрекая, что скоро она ему на голову сядет. Забавно, что это пророчество вскоре осуществилось.
Началось оно с Майка и распространилось на всех. Рыжий Бес такого унижения терпеть не собирался и, категорически шипя и урча, высказал, правда без лапоприкладства, наглецу все, что о нем думает.
Излюбленным местом сидения для Пиджи стали людские головы. Там он удерживал свой неверный баланс, вовсю используя острые коготки, решительно пытаясь соорудить из волос вдохновенное гнездо, деловито поклевывая череп сквозь непокорные пряди.
Оказалось, что кучерявая голова Виктора гораздо лучше для этого приспособлена, чем островерхушечный череп Майка, покрытый ежиком коротко стриженных волос.
В своем страстном гнездостроительстве Пиджи не ограничивался поголовьем белого дома. Нельзя сказать, что это всем нравилось. Исследование верхней конечности домохозяина Дэвида обернулось полным разочарованием для исследователя: что хорошего можно свить на блестящей лысине?
Также не подходила Пиджи и большая голова Арчибальда, с его крутым лбом и солидными залысинами. Зато иные гости стоили посещения. Очень были хороши для Пиджи женские головы… Да где ж их напасешься в этом холостяцком жилище?! Женские головы появлялись тут случайно и крайне редко.
Помимо людских голов Пиджи приобрел в свою собственность весь дом, включая подвал с майковской спальней. Чуть свет он занимал господствующую «высоту» на лестнице, и ни одно существо не могло прошмыгнуть мимо него безнаказанно.
Коту лестница была стратегически важна, поскольку это был единственный для него путь наружу, к его туалетным угодьям. И он терпеливо, как многоопытный контрабандист, ждал, когда «таможенник» отвлечется на завтрак.
Была у голубя еще одна забава. Окрепнув в крыльях, он переселился в уютную голубятню под крышей веранды, но периодически висел на противомоскитной сетке окна, громко хлопая крыльями и требуя запустить его в дом.
Внутри он неизменно водружался на ту самую дверь, на которую некогда впервые взлетел и которая стала с тех пор его неприкосновенным троном. Стоило протянуть к нему руку, как он в страшном возмущении начинал свирепо клевать ваши пальцы (хоть переименовывай его в «Клеваку»!).
Если кто-то ловил его за клюв, Пиджи пускал в ход сокрушительные крылья. Эти «дразнилки» стали одним из ритуалов общения.
Как я уже говорила, Пиджи любил танцевать. При звуках песни он начинал ворковать, кланяться и делать короткие пробежки туда-сюда, шаркая при этом хвостом. Все эти манеры, помноженные на повышенную агрессивность, выдавали в нем безусловные признаки мужественного пола.
Как-то раз голубь восседал на своей любимой двери, и Виктор, проходя, предложил ему руку для традиционной забавы. Однако Пиджи не отреагировал как следует, а продолжал отрешенно сидеть, прищурив глаза, и такое было впечатление, что он… тужится…. Этого еще не хватало! Неужто у голубей бывают запоры?
Виктор на всякий случай подставил газетку. И тут произошло нечто из ряда вон выходящее: голубь привстал, перья на груди его раздвинулись, обнажив лысое пятно. На этом сюрпризы не завершились. Он потянулся, и вдруг в газету упало… яйцо!
Так, не закрывая рта, изумленный Виктор осторожно спустился с газеткой в подвал. Майк невозмутимо заявил, что диетические яйца очень полезны, и добавил, что читал где-то, что птицы могут менять пол, если в стае перебор самцов, вот как у нас сейчас. А имени менять не следует — оно достаточно нейтрально.
Таким образом, сменив пол, Пиджи осталась при своем имени. А ведь не зря кот всю зиму смотрел на огонь, молясь о весеннем втором пришествии. Это невероятно, но его огненные медитации помогли. Дни стали удлиняться, солнышко — выздоравливать, снег — слабеть.
Февраль добросовестно отслужил метелями свой короткий век и сменил фамилию, Майк нашел работу на пластмассовой фабрике, Виктор получил новый заказ, но не спешил расправиться с ним, а, забывая покормить кота и себя, днями и ночами писал что-то карандашом, периодически дуя на писательскую мозоль среднего пальца.
Как всякий начинающий писатель, Виктор мечтал увидеть свое детище напечатанным, хотя бы на машинке. Рыжий Бес был совсем еще юным котом, но чувствовал, что март месяц для мужчин особый.
Озабоченный неотложными делами, он теперь уходил из дома надолго, иногда не возвращался даже к утру. При этом Кусаки стремительно худел и за пару недель из гладкого и округло-упитанного кота превратился в тощего оборванца: на морде его то и дело появлялись новые укусы и царапины. Где и с кем он сражался?
Наскоро перекусив, Кусаки нервно топотал по деревянной лестнице, ведущей в подвал. Вместо невинного тонкого мяуканья из его горла порой вырывались дикие и необузданные звуки — то была отчаянная, хриплая песня любви.
«Оу! Мр-мр-ра-ау- у!Ма-а-у!!» — то и дело взывал Кусаки к неведомой своей возлюбленной, но подвал отвечал ему глухим молчанием. Лишь из комнаты Майка иногда в ответ слышалось приглушенное: «Shat up, crazy beast!!» (Заткнись, сумасшедший зверь!).
Впрочем, Майк относился к одинокому Кусаки с сочувствием. В какой-то мере он очень хорошо понимал его. Получив работу, Майк избавился от комплекса неполноценности и неоднократно настоятельно просил Виктора познакомить его с русской женщиной; с американками он более связываться не желал.
— У тебя есть знакомые хорошенькие одинокие блондинки в России? — приставал он к художнику. — Привези мне одну! — и Майк мечтательно закатывал глаза к прокопченному потолку, пуская тонкую синюю струйку дыма, принимающую соблазнительные мягкие очертания.
После двенадцатичасовой смены на конвейере самым большим удовольствием для Майка было тяпнуть рюмку холодной водки, затянуться самопальной папиросой и помечтать о русской красавице, о многочисленных детях, которые у них народятся…
Виктор честно старался припомнить всех знакомых ему симпатичных блондинок, но… то они были слишком стары или слишком молоды, то вовсе не одиноки, то не так уж симпатичны или не совсем уж блондинки.
— А как насчет брюнеток? — улыбался он, тоже прикуривая и поглаживая покрытую рубцами голову Рыжего. Но Майк был типичный среднестатистический американский мужчина, и потому он конечно же предпочитал блондинок. Русских блондинок, только русских и никаких, кроме русских.
— Мра-а… — печально вздыхал Рыжий Бес, морщась от сигаретного дыма и с надеждой поглядывая на кусок жареной сосиски.
— Эх, Рыжий, в России у тебя с женским полом проблем бы не было! Ты даже представить себе не можешь, сколько там по улицам бегает хвостатых красоток!
— А что, Кусаки, давай с тобой эмигрируем в Россию?
— Майк мечтательно зевал, потягивался, хрустя суставами, и спускался в подвал, чтобы предаться недолгому отдыху, ведь завтра, в пять утра снова на работу. «Я люблю свою работу! Я обожаю свою работу! У меня самая лучшая работа!» — повторял он, еле открывая глаза, садясь в утренней темноте в автомобиль. Наверное, такие заклинания кому-то и помогаю…
Мы честно выполнили взятые на себя творческие обязанности. Я допечатала рукопись Виктора, а с его помощью лошади Роухайда с моего степенного шага перешли в финальный галоп, и к концу месяца колония справила торжественное открытие «шедевра».
Прощаемся с севером и снова уходим в ночь. Определенно я сошла с ума. Вот уже некоторое время где-то внутри застрял большой и тревожный ком. Этот ком — сплетение моих чувств.
Виктор, Виктор, кто тебя выдумал?! Зачем мы все-таки встретились?! Иногда я ловлю его беспомощный взгляд, словно он пытается остановить себя и меня, но уже не может…
Жизнь моя пошла колесом. Как гонка на хайвэе в девяносто миль в час. Была шальная весна, впереди маячили новые живописные проекты, жить было не на что и негде. Но это было неважно. Был Виктор, мы полюбили друг друга. И все казалось мне достижимым в чужой стране Америке.
Время от времени я все же успевала записывать рваные путевые заметки. Ничего цельного. Но уже знала, что это вернется. Память отсеет шелуху, и когда-нибудь слова снова станут мне послушны и выстроятся в повесть об обитателях дома у Чертова озера, к которому мы сейчас опять приближаемся.
Рыжий кот и бородатый Майк наверняка уже спят. Ну и хорошо…
Магия любви
К сожалению, следующее мое посещение старого дома на Олд Лэйк Роад совпало с неожиданными тревогами. Кусаки появлялся обычно к полуночи и негромко, но властно требовал от всех немедленного исполнения их прямых обязанностей, как-то: обеспечить ужин, а затем принять его скупую мужскую ласку.
Покончив с едой, он снисходительно выбирал: кого осчастливить на сегодня? При этом он всегда выглядел как индейский вождь, знающий тайные законы бытия и необходимые строгие ритуалы.
Ласки, которые он принимал от нас, были почтительно-несмелыми, ибо были ограничены лишь небольшой областью его тела — от мудрой головы до поясницы, и только сверху, по холке и спине. Всякое прикосновение к «табу», как-то: животу, задней части туловища и хвосту, — могло завершиться назидательным укусом, не смертельным, но вполне запоминающимся.
Кусаки мог и задними лапами двинуть, правда практически не царапая. С его же стороны верхом ласкательности было улечься на груди у выбранного объекта, закрыть глаза, чуть слышно замурлыкать и положить лапу на его подбородок. Как языческое благословение. И всё…
Таким образом, нам милостиво предоставлялась краткая счастливая возможность робко прикоснуться к светлой его голове, как к святыне.
В ту ночь он не пришел. В этом ничего необычного не было — ну загулял, понятно же, взрослый мужик! Если он не приходил к ночи, то приходил утром, как правило, в шесть часов и прыгал на сетку, которой было закрыто окно спальни. «Эй, вставайте, лежебоки! Срочно подавайте мне еду!» — кричал он.
Кто-то из нас послушно вскакивал, впускал кота, мокрого или сплошь усеянного колючками и репьями, открывал ему консерву.
Но в тот раз и в шесть Кусаки не появился. Около полудня мы обнаружили кота в гараже в совершенно непривычной для него позе: он лежал на животе, поджав под себя все лапы. Дыхание его было сбивчивым.
Пытаясь подняться, кот захромал, хотя никаких видимых повреждений не наблюдалось. К еде Кусаки даже не притронулся. Нос его был сухим и горячим. Казалось, он угасал на глазах.
Состояние ухудшалось, и, поскольку причина этого была непонятна, домашний консилиум вынес заключение, что его надо срочно везти к здешнему Айболиту. Зная некоторые особенности нашего повелителя, Виктор заготовил картонную коробку, тщательно укрепив ее суперклейкими лентами повышенной прочности.
— Да зачем ты это делаешь? — возмутилась я. — Нам каждая минута дорога, хоть звони 911, а ты придумываешь дурацкие меры предосторожности! Разве не видишь, Рыжему совсем худо, у него и сил-то уж нет!
Виктор терпеливо выслушал мой возмущенный монолог и покачал головой:
— Ты не знаешь Беса.
Ох, он оказался прав! Стоило нам поместить безвольно лежащее рыжее тело в коробку и закрыть ее, как в Кусаки словно вселился дьявол. Коробка начала корежиться, и оттуда раздавалось утробное, угрожающее мяуканье. Она будто сама ожила, слившись с котом в одно целое. Но серая клейкая лента держалась.
До самой ветлечебницы коробка издавала угрожающий треск, словно готовящийся к взрыву ядерный заряд. «Что будем дальше делать?..» — в ужасе думала я.
В ветеринарке, как и во всех лечебных заведениях, царило ощущение тревожного покоя. На скамьях, заложенных ворохами рекламок всяких дорогих ветеринарных «примочек», грустно сидели собаки, кошки, мышки и кролики, утешаемые ласковыми руками их опечаленных владельцев.
Было тихо, как в библиотеке. Улыбчивая регистраторша вежливо осведомилась о содержимом коробки, о весе, поле, цвете, возрасте, прививках… Когда она попросила открыть коробку, Виктор замялся, пытаясь пояснить, что это небезопасно для общественного места.
— Ну что вы так волнуетесь? Мы умеем обращаться с животными!
Но Виктор упрямо настаивал на конфиденциальности вскрытия. Доктора пришлось дожидаться полчаса, слава богу, новых посетителей не появилось. Айболит, то есть доктор Смит, оказался щуплым очкариком с близко посаженными глазками и медовым голосом.
— Добрый день, — произнес он устало. — Ну, где там ваш питомец?
Виктор молча ткнул пальцем в коробку.
— Видите ли, доктор… наш кот очень нервный… — пробормотала я.
Доктор Смит посмотрел на меня снисходительно.
— Открывайте! — безапелляционно промолвил он, демонстративно отвернувшись. Так уверенный в себе и тиграх дрессировщик подставляет свой вызывающе незащищенный тыл свирепым хищникам.
Я вполне допускаю безумную мысль, что этот доктор имел когда-нибудь дело со львами или носорогами, но ведь он никогда не имел дела с Рыжим Бесом! Виктор пробурчал свое последнее предупреждение: «Ну как знаете…» — и со вздохом разрезал клейкую ленточку…
Все описания гибели Помпеи и Геркуланума или Содома и Гоморры — бледная тень по сравнению с тем, что произошло в мирной ветеринарке никому неизвестного городка Барабу.
Ком рыжей отчаянной энергии, как шаровая молния, носился из угла в угол, с каждой минутой отягощая разгром. Рыжий Бес крушил все окружающее, намереваясь взять дорогую плату за свою жизнь. Словно заправский геккон, кот бегал по стенам и чуть ли не по потолку!
Жалобно звенели разбитые склянки… Я впервые убедилась в справедливости того, что в критические минуты живое существо способно на все. Потолок и стены оросились его мочой. Все присутствующие были расцарапаны. Собаки в приемной скулили, поджимали хвосты и пытались спрятаться за своих перепуганных владельцев.
Весь персонал был мобилизован и недружно размахивал сетью для ловли львов. Но, видимо, тяжелый недуг не дал Кусаки показать всю свою дикую мощь, поэтому здание лечебницы все же устояло, а нам, шестерым, удалось наконец замотать его в тенета.
Рентген прояснил загадку недомогания. В теле кота выявилось тринадцать птичьих дробин! Америка — богатая страна. В ней дичи больше, чем охотников. А охотников больше, чем людей. Что может быть бесчеловечней, чем убивать без необходимости? Не для того, чтобы выжить, что еще можно понять и простить, а так, для забавы, ради удовольствия!
Давайте не будем желать, чтобы отсохла рука у того нелюдя, злорадно прицелившегося и нажавшего курок при виде живой, движущейся рыжей мишени. Не будем, чтобы не уступить место Злу в своем сердце.
Четыре дробины оказались легкодоступны и были удалены. Снимая перчатки с дрожащих рук, доктор Смит выразил надежду на кошачью живучесть и пошел выписывать счет. Счет оказался кругленьким и внушительным, как пушечное ядро.
Кусаки достойно оправдал ветеринарное пророчество насчет живучести и вскоре выздоровел. Девять металлических шариков успокоились где-то в его теле. И нам показалось, что он от этого потяжелел.
Тем не менее к лету он снова был полон сил и энергии для новых подвигов. А ветеринарам надолго запомнился тот визит.
В один несчастный день Рыжий явился в состоянии значительной ободранности. Мы уже знали, что такое бывает при его встречах с Сиамцем. Ухо кровило и поникло.
Через два дня оно распухло, и кот страдальчески тряс головой. Робкие попытки самолечения не помогли, поэтому опять пришлось вспомнить об Айболите. Нужно было записаться на прием по телефону.
Ветеринары всегда зазывают к себе в клинику, чтобы вы заплатили не только за лекарство, но и за прием. Я позвонила туда и, как могла, обрисовала состояние больного. Регистраторша охотно записала все данные пациента в компьютер.
Когда дело дошло до клички, я сказала, что кота зовут Red Beast. Она простукала имя на своей клавиатуре, и тут что-то произошло со связью, похоже, что трубка упала на пол. Затем взволнованный голос регистраторши попросил подождать минутку.
Вместо нее появился сдавленный баритон доктора Смита. Он подробно выяснил все симптомы, а на невинный вопрос (когда можно привезти животное?) его голос сорвался на фальцет: никакой нужды привозить зверя нет, вместо этого я могу сама приехать и взять специальную иголку, чтобы проколоть нарыв. «Это все очень просто… даже ребенок справится…» — убеждал доктор.
— О’кей! — пыталась успокоить его я. Конечно, справимся, не волнуйтесь! Ах, Бес! Вот ты уже и в черных списках Америки! Пора переименовать их в рыжие. Ухо Кусаки благополучно зажило. Но так и осталось кривым. Но мы любили нашего Беса и кривоухого.
Вместе с концом апреля, завершением другой росписи, вместе с безумным ощущением того, что нам с Виктором совершенно не хочется расставаться… я в конце концов перебралась на жительство в белый дом на Олд Лэйк Роад.
А тут и в жизни подвального Майка случились принципиальные перемены. В его, а также попутно и в нашу жизнь вошла Тамара.
Тамара вошла походкой плавной, как Тихий океан. Такое впечатление, будто она боится расплескать себя, такую большую и любвеобильную, такую решительную и жертвенную. Все чаще раздолбанный «Понтиак» Тамары оставался ночевать у белого дома.
Подвал, в котором обосновался Майк, — вещь совершенно достопримечательная. Это черная дыра, алчно вобравшая в себя всю историю Соединенных Штатов в области машиностроения, мануфактуры, книгоиздания и прочего хлама.
Археологу не хватило бы и жизни на раскопку и инвентаризацию хранящегося там имущества. Впрочем, этого не требовалось. Достаточно было спросить хозяина дома Дэвида: нет ли у него случайно карбюратора от авиадвигателя штурмовика «Кобра» образца 1950 года?
Почесав лысину, он ответил бы: «В правом дальнем углу, между ядерным реактором станции «Мир» и трансмиссией подводной лодки «Хэрриер».
Моя первая экскурсия в подвал обернулась находкой аквариума. Столь древнего, что на мутных стенках его можно было не без труда, но различить отпечатки пальцев самого Авраама Линкольна.
Через несколько дней удалось придать стеклам относительно прозрачный вид и убедиться, что аквариум не протекает. Настало время осуществить мечту моего детства, вынесенную из русских народных сказок, — приобрести золотую рыбку и, откормив ее до дееспособности, дождаться наконец вожделенного вопроса: «Чего тебе надобно, старуха?»
Виктор в чудеса золотых рыбок не верил и на правах бывшего крутого аквариумиста обзывал их «свиньями». Все растения, дескать, повыроют, все дно перелопатят.
В моем арсенале оставались два аргумента. Первый, что Виктор — февральский, поэтому он Рыба. А без своего знака счастья в доме не будет. Он пытался робко возразить, что не стоит уповать на звездные суеверия. И что я, вообще, Телец! Значит, нам телку теперь заводить, что ли?!
Пришлось использовать второй аргумент — мой стремительно приближающийся день рождения, к которому не принимаются никакие возражения по поводу выбора лучшего подарка.
Короче говоря, 1 мая мы усиленно сачковали в рыбном зооотделе супермаркета с целью отловить парочку золотых рыбок. Выбор оказался невелик: будущие исполнительницы желаний не выдавались длиной и за пару сантиметров.
Когда сачок опустился в полиэтиленовый мешочек, в нем оказалась не парочка, а две с половиной — случайно попавшийся заморыш. Мы решили, что не стоит переигрывать судьбу. Скорее всего, просто не выживет. Тем более, что получили его в нагрузку, бесплатно.
Рассматривая новых жильцов, мы щедро раздавали им имена. Самая крупная из рыбешек заслуженно получила имя Тамара, вторая — красавчик с черной спинкой, естественно, Майк. Ну а заморыша моим волеизъявлением нарекли Витьком. Виктор не стал возражать. Кто же может возражать в день рождения?! Витек так Витек.
Мы кормили рыб довольно умеренно, хотя у меня всегда было впечатление, что они голодны. Высовывают свои рты и чавкают, прося еду. Тем не менее росли они как на дрожжах.
И вскоре Тамара уже не вмещалась в логарифмическую линейку. А Майк предательски утратил свою черно-плавниковую красоту и стал точно таким же, как Тамара и Витек чисто золотым.
У кота появилось новое развлечение — рыбалка. Если движущиеся силуэты рыб сбоку аквариума были ему уже также неинтересны и недоступны, как президент в телевизоре, то, забравшись наверх, он мог видеть торчащие рыбьи пасти, вполне реальные и осязаемые.
Вскоре Рыжий Бес на себе ощутил их реальность. Забрался он как-то на аквариум с невинной целью попить и вдруг был яростно схвачен за язык. От неожиданности он шарахнулся с осветителя на пол.
С тех пор он так больше не подставлялся. Зато норовил выловить рыб лапой. Слава богу, ни разу это ему не удалось. Ну и не беда. Не в пище же счастье. В рыбалке важен не результат. Главное — процесс.
Похоже, что белый домик на Олд Лэйк Роад охватила какая-то магия любви. Вскоре к «сладкой парочке» присоединилась еще одна. Наша сизая голубка Пиджи давно уже стала вольной птицей.
Виктор смастерил ей на веранде уютный домик. И все время она проводила снаружи. Правда, иногда ее охватывала неистовая ностальгия по родному дому, и тогда она могла по полчаса висеть на сетке и бить крыльями в окно: требовала впустить ее внутрь.
Порою она ухитрялась самовольно пролезть в колючую дыру в сетке, сделанную котом, и тогда «выкурить» ее из жилища было очень сложно. Привычки Пиджи, несмотря на дарованную ей свободу, тем не менее мало изменились.
По утрам она требовала, чтобы ее угощали чищеными семечками из рук. Если ей насыпали их в миску, она возмущенно прищуривалась: как обслуживаете?! При малейшей возможности она перебиралась на мою или Викторову голову, чего не следовало ей позволять после завтрака, ибо был риск дождаться неблагодарного сюрприза.
А как она купалась! При этом вода в корытце должна была быть исключительно свежей. И тогда Пиджи приступала к действу, устраивая водяную феерию, бахчисарайский фонтан, ниагарский водопад. Потом, разморенная, она возлежала на веранде, подвернув под себя одно крыло и томно разложив другое.
Она откликалась не только на свое имя, но и на продолжительные аплодисменты. Стоило где-нибудь на огороде похлопать в ладоши, как Пиджи вскоре оказывалась рядом и шествовала за вами пешком, смешно переваливаясь, деловито разыскивая в траве какие-то одной ей известные съедобные ископаемые.
Летала она замечательно. В иные дни забиралась под облака и подолгу парила там. Что открывалось ее взору — отражение ли солнца в продолговатой изумрудной чаше Чертова озера, дальние ли фермы, решетка кукурузных полей, изгибы дорог, уходящие в бесконечность, пушистые зеленые холмы, окружавшие городок, змеино поблескивающая чешуей речка Барабу?.. Наверное, птицы — самые счастливые твари на свете: они могут летать!
В одно свежее и ясное субботнее утро за окном раздался шум крыльев. Что-то для Пиджи, пожалуй, слишком громко. Уж не случилось ли чего? Я вышла на веранду. Майк в одних трусах, скрестив руки и щурясь, уже стоял по щиколотку в росе и разглядывал что-то на крыше.
К нему нежно прислонилась Тамара в ночной рубашке и со всклокоченной золотистой шевелюрой. Я тоже посмотрела на крышу. Там сидела Пиджи, и не одна. Возле нее важно прохаживался белоснежный темноглазый красавец. Периодически он бочком пододвигался к нашей голубке и нежно перебирал клювом ее изумрудные блестки на шее.
— Ну что ж, — сказал Майк, — надо ехать за бутылкой. Свадьбу играть будем. Дамам — шампанское, джентльменам — водку, коту валерьянку. Я знаю эту породу — почтари. Таких американцы использовали для связи до изобретения Интернета.
Белый стал наведываться ежедневно, и все чаще они с Пиджи куда-то надолго улетали. Мы не обижались на нашу питомицу: да, в такого красавца можно влюбиться и позабыть все свои прежние симпатии и привязанности.
Сидя на косяке крыши, голуби подолгу самозабвенно целовались. Иногда самец приносил в клюве веточки, а Пиджи критически рассматривала каждый подарок и, как правило, снисходительно одобряла.
Вскоре голубки почти перестали появляться. Видимо, Пиджи переехала к мужу и обзавелась потомством. Все реже и реже она прилетала полакомиться своими любимыми очищенными семечками, которые мы специально для нее покупали в дорогом магазине экологически чистых продуктов «Грэйнери».
Вот и ответ на сомнительное утверждение, что в жизни живого существа самое важное желудок. Уж чем только мы не баловали нашу любимицу Пиджи! Все у нее было — от золотой мелкой кукурузы, отборных семян пшеницы, специальной смеси для горлиц до очищенных семечек, да еще с рук!
Не думаю, что она обрела такое пищевое великолепие на своем новом месте. И все же Любовь победила Желудок. Этот факт окрыляет не только их, птиц, но и нас, людей.
Что же, будь счастлива, Пиджи. Храни Господь тебя от всех напастей. Желаем тебе одичать, ибо не все коты на этом свете могут отнестись к тебе с тем благоговейным трепетом, который теплится в сердце Рыжего Беса. А может быть, однажды ты навестишь нас в окружении молодых пестрых голубей?
Только наш бедный Кусаки по-прежнему ходил неприкаянный и одинокий. Нам он непрерывно жаловался на жизнь: все-то было не так. Днем он отсыпался в тени под кустом, а под вечер уходил на свои вечные поиски, и долго еще было слышно его тоскливо-вопросительное: «Оу! O-oy! Мppa-ay?!»
Мы успокаивали себя тем, что рано или поздно и Рыжий Бес найдёт свое счастье. Я нисколько не сомневалась, поскольку верила в магию любви.
Вскоре Тамара радостно сообщила, что присмотрела для них с Майком недорогой «апартамент» (по-нашему квартира), а еще через пару недель Майк со скрипом стронулся с места. Потом еще неделю они приезжали и добирали бесконечные компьютерные детали, «примочки», антенны, экраны, процессоры, коробки и журналы.
Но даже когда казалось, что увезено все, повсюду в доме еще долго оставались следы майковского пребывания — технические журналы, сломанные компьютерные мыши, какие-то принтеры, рваные рубахи, рюмочки-сапожки, пластмассовые кружки, ушные затычки, в которых Майк работал на своей фабрике, и многочисленные баночки из-под кошачьих консервов, заполненные самокрутными окурками.
А через месяц нас разбудил ранний звонок. С достоинством госсекретаря президента Соединенных Штатов, выступающего в Конгрессе по вопросам войны и мира, Майк объявил, что они с Томми (так он называл Тамару) наконец-то благополучно забеременели и ждут к Рождеству сына, которого уже назвали Пиотр — то ли в честь Петра I, то ли в честь Тамариного отца, Петра Иваныча Булкина из города Мценска.
И еще он сообщил, что церемония бракосочетания, куда мы приглашались в качестве живых свидетелей их горячего чувства, состоится через месяц. Ну что ж, облегченно вздохнули мы, будьте и вы счастливы, новоиспеченное семейство!
Видео: Кот в лесу
Кот и энергия прыжка – кошки и физика движения
Кот Степан – прощальный взгляд назад – рассказы о животных
Кот – приключения кота Маркиза – рассказы о животных
Котики – рассказы о животных
Черный кот Васька – рассказы о животных
