Она попала сюда давно и, конечно, случайно. Здесь торговали всякой всячиной: и посудой, и крупой, и овощами.
На полках, покрытых густым слоем пыли, стояла толстая глиняная посуда с грубой позолотой: дешевые чашки с глупыми надписями, большие банки с окаменелыми леденцами и пряниками. А она была самой тонкой, самой деликатной севрской чашечкой (севрская чашка из тонкого и очень дорогого фарфора).
Родилась она на огромном заводе. В нее вложил свою душу художник, когда выводил на тонком фарфоре чудный образ ангела с кроткими голубыми глазами. И в этих глазах, и во всем лице светилось что-то неземное.
Художник подарил свое создание дивной красавице, с которой он и рисовал ангела. Чашка поставлена на этажерку, на самое видное место, и ею все любовались.
Но время шло. Художника уже не было на свете. Лицо красавицы покрылось целой сеткой морщин и морщинок. Только ангел на чашке все также был чудно — прекрасен, и краски его не потемнели.
Каждый день горничная осторожно вытирала тонкий фарфор, сдувала с него мельчайшую пылинку, а старушка — барыня с грустью любовалась на свой портрет и вспоминала далекие и невозвратные годы юности… У нее как будто и оставалась в жизни одна эта радость.
Прошло еще много лет, и не стало старушки… Служанка растащила много вещей. К ней попала и севрская чашка. Простая женщина не знала ей цены, и чашка ей ни о чем не говорила… и продала севрскую чашку с чудным рисунком торгашу, в плохонькую лавчонку с разным хламом.
Поставили чашку в уголок на полке, рядом с пузатым графином — браковкой из простого стекла. Графин был граненый и страшно важничал. Его, впрочем, скоро купили. И на прощанье графин крикнул своей случайной, прекрасной соседке:
— Вот видишь, что значит быть большим граненым графином! Это хорошее дело! Пожалуй, всякий с радостью купить меня, потому что я всякому нужен. Нальют в меня квасу, а то, пожалуй, и хорошего вина. Будут пить да похваливать. Да! А ты… несчастная нюня… кому ты нужна? До тебя страшно и дотрагиваться, того и гляди — рассыплешься!
Обидно было чашке слушать грубые речи, но она смолчала, хоть ей и очень хотелось сказать, что она настоящая севрская чашка, с картиной знаменитого художника. Но стоит ли спорить!
И осталась она на прежнем месте, покрылась слоем пыли, и слой этот делался все толще и толще. Наконец пыль совсем окутала дорогой фарфор и похоронила светлого ангела под грязным саваном. Чашечка задыхалась…
Старик — лавочник подвинул к ней пузатый глиняный кувшин, а спереди заставил чашечку неуклюжим китайским болванчиком. Стоило только толкнуть голову болванчика, и он кивал ею целыми часами; в этом и была вся его гордость.
А если бы вы видели, как чванился спесивый кувшин! Кувшин был сделан из нашей русской глины, и этим он очень гордился. И глиняный кувшин, и китайский болванчик, и еще старая, ворчливая миска, все насмехались над маленькой запыленной чашкой… Она совсем не была на них похожа, за это ее все и презирали.
— Эй, ты, барышня! — кричал кувшин. — Посмотрим, кому-то ты нужна! Вот погоди: не сегодня — завтра меня купят. В меня можно влить с полведра воды, и я не лопну, да притом я из родной русской глины и закален на огне!.. А ты кому и на что нужна, нежная чужестранка!
А китайский уродец, в знак сочувствия кувшину, мерно кивал головой и смеялся. К нему обращались все с почтением, а он гордился тем, что был похож на человека. И умел, как человек, качать головою, и всех это ужасно забавляло.
А старая миска ширилась во все стороны и поминутно ворчала на чашку:
— Да подвинешься ли ты, ненужное создание! Совсем нет возможности поговорить с соседом!
Чашку теснили и давили со всех сторон.
— Ты только отнимаешь у нас место! Зачем сюда явилась? Какая от тебя польза? — закричали все в один голос.
— Но позвольте, — робко заметила чашка, — я из настоящего севрского фарфора, на мне картина великого художника…
— Эка невидаль — севрский фарфор! Картина! Да какая от тебя кому польза? — грубо закричала миска.
А кувшин прибавил:
— От этого не будешь ни толще ни крепче, да и наша родная глина будет много прочнее твоего хрупкого фарфора… А из-за тебя мы должны все тесниться! Эй, наваливай на нее, ребята!
И кувшин грубо навалился всей своею тяжестью на маленькую чашечку. Она дрогнула, не в силах выносить эту пытку, и взмолилась о смерти.
— Я так хрупка… О, я сейчас разобьюсь… Если б умереть!
Но кувшин надвигался на чашку все больше и больше… Под напором его она вся трепетала.
— Дзинь… дзинь… — раздалось чуть слышно и оборвалось.
Чашке казалось, что это давно желанная смерть пришла. Но севрская чашка не умерла. Только под густым слоем пыли показалась глубокая трещина, но ангел оставался по-прежнему прекрасным, — трещина его не коснулась.
Соседи теперь уж не обращали на чашку никакого внимания. Кувшин был скоро продан. Хозяин, снимая кувшин с полки, заметил чашечку, стряхнул с нее пыль и, увидев глубокую трещину, отложил в корзину с битой посудой. Корзину он выставил за дверь на улицу.
И лежала бедная севрская чашечка одиноко, среди разных глиняных черепков, и думала:
«Вот теперь всему конец… Теперь она старая, разбитая чашка, рухлядь. Вместе с этими глиняными обломками ее бросят, как никому не нужный хлам… И никто не узнает, что она из настоящего севрского фарфора и что разрисовал ее великий художник. Ах, если б они могли все это понимать и ценить! Они знают и ценят одно только полезное! Но теперь скоро всему конец…»
И тут ей страстно, мучительно страстно, захотелось жить. Жить, чтобы доставлять людям чистое удовольствие, радость, видеть улыбку на их лице… Но это уже невозможно. Теперь скоро конец…
За углом послышался веселый детский голосок и звонкий смех. Маленькая, белокурая девочка катила обруч прямо к лавке. За нею шла высокая дама. Обруч задел за корзину и упал.
Девочка нагнулась и увидела в корзине маленькую, тонкую чашечку со златокудрым ангелом.
— Мамочка, мама! — закричала она. — Посмотри, какая прелестная чашечка! Ах, купи мне, купи ее!
И она повисла на шее матери, обхватив ее пухлыми ручонками, тогда и мать внимательно осмотрела чашку.
— Да, это прелесть! — сказала она. — Как рада я, девочка, что ты понимаешь… Ведь это настоящая севрская чашка! Жаль, что немного надтреснута. И какой прекрасный рисунок! Видна кисть большого мастера!
И она спросила у лавочника о цене. А маленькая девочка прыгала от восторга и била в ладоши. Чашку купили.
Она не могла прийти в себя от радости и удивления. Ее наконец, оценили! Она до того была бесконечно счастлива, что, казалось, теперь и ангел под золотым ободком радостно улыбался и девочке, и ее матери. И личико девочки все смеялось от восторга, а глаза, голубые и ясные, весело сияли.
Теперь все старые соседи: и эта миска, и глупый китайский болванчик, и уродливые чашки с надписью: «В день ангела», — все они зазвенели и зашептались от зависти и удивления.
Зачем ее, разбитую чашку, купили, и за что ее так дорого ценят? Отчего в такой восторг приходят?
Чашечка так много перед этим страдала, так измучено было ее сердце! А теперь бесконечное счастье наполнило ее таким восторгом, что она вся от радости затрепетала. И не выдержало всех этих волнений нежное, восприимчивое сердце…
— Дзинь… — слабо зазвенела чашечка, выскользнула из рук девочки и в мелкие дребезги разбилась…
А девочка стояла над разбитою чашечкою и горько — горько рыдала.
Ямщикова М. В.
Видео: Дед Андрей и журавль Журка
Сказка счастливая копейка
