Шла старуха путем — дорогой, — видит, на перекрестке добрый молодец сидит и плачет — разливается. Поравнялась она с ним, тронула его клюшкой по плечу:
— О чем, касатик, тужишь? – спрашивает. — По чем слезы роняешь?
Поднял голову добрый молодец, вздохнул и говорит:
— Как мне, бабушка, не горевать, как слезы не ранить? Зародился я на свете белом бесталанный, бессчастный человек. Нет мне счастья — удачи ни в чем, как ни бьюсь, словно рыба об лед!..
— И доконало меня таки горе — злосчастье. Только, было, домком обзавелся, скотинку завел, так погорело все. И пошел я по свету скитаться… Думал, работу сыщу где-нибудь, а пока, мол подаянием пропитаюсь. Да не тут-то было. Нет работы нигде, гонят меня отовсюду. А руку протянешь за подаянием, — смеются все, побить грозятся.
— В какие только поместья не заходил, в какие дома ни толкаюсь, нигде ни привету, ни ответу, нигде куска хлеба не дадут. А мне бы только чуть-чуть на ноги встать, опять бы за работу взялся, — одолел бы судьбу свою бессчастную.
Покачала старуха головою.
— Помогу я тебе, говорит, — только советом добрым… Слушай меня.
— Живет тут вот в лесу — дремучем старец ветхий. Спасается, стало-быть… Великую любовь к людям имеет, а особенно к обездоленным людям. Помогает он им по мере силы — возможности. Толкнись, милый человек, к нему, может и вызволит он тебя из беды. Меня вот вызволил.
— Ну?
— Право слово, — усмехнулась старуха. — Диво дивное, право. И как он до этого дошел, ума не приложу!
— У меня, касатик, мужик мой больно сердит и норовист нравом. Ему не поперечь! Чуть что слово супротив скажешь, он из себя выйдет. Только и я ему не уступала. Он слово, а я ему десять; он два, а я двадцать… И загорится ссора у нас. Да такая пальба пойдет, что страшное дело… С утра до вечера ссоримся да, ворчим, бывало.
— И по хозяйству непорядки пошли, — продолжала старуха, — да и перед людьми совестно. После станем дело разбирать, и видим, что из-за пустяков у нас ссора вышла. Он мне говорит:
«Ты виновата!» А я ему: «Нет ты.»
— Слово за слово — опять поссоримся, да так без конца. Вот и надоумил меня старец этот самый, что в лесу живет, как пошла я к нему, да поклонилась с докукой (надоедливая просьба) моей. Налил он мне в скляночку водицы наговорной, долго, долго шептал над ней что-то, да и говорит:
«Слышь ты, старица добрая, как станет муж перечить тебе, ты хлебни этой воды глоток и во рту держи… Да смотри, не глотай, а не то пропадешь!»
— И с того времени всю беду, как рукой, сняло… Тихо у нас стало в дому, благодатно. Чуть муж закричит, я сейчас воды в рот, и шабаш! Покричит, накричит, да сразу и умолкнет. Чудесная водица! Экая сила в ней, поди же ты, какого мужика усмиряет!
— Сходи, родимый к нему, может, и твоему недугу облегчение будет.
Поблагодарил ее молодец, попрощался с ней и пошел в лес, куда ему старушка указала. Вот и приходит он в чащу, где старик спасался. Постучался молодец в избенку. Вышел старец к нему!
— Что тебе, — говорит, — надобно?
И поведал ему добрый молодец печаль свою.
— Огрубели, — говорит, — люди, нет жалости у них.
— Гонят меня прочь, куском хлеба не хотят поделиться со мной!
Задумался старец, поник седой головой.
— Ладно, — говорит, — не тужи, поправим дело. Подыму я тебя на ноги. Только дай мне слово твое крепкое, что до конца жизни будешь ты работать и деньги на зло не употребишь. Поклянись мне, а там увидим, что нам делать…
И сказал потом старец ему:
— А возьми ты мешок муки да бочку мёду, да приходи сюда.
Как сказал старик, так и сделал молодец. Принес муку и мёд.
— Ну, — говорит старик, — меси теперь хлеб.
Не ослушался молодец. Стал хлеб месить. Весь день месил, измучился, еле на ногах стоит. Потом из камней печь сложили большую, да такую, что целого быка в ней испечь можно.
— Ну, — говорит старец, — теперь смастери из теста хлеб, да в печь посади.
Стал молодец хлеб мастерить, с избу добрую, хлеб вышел, гора горой. Уж они пекли, пекли хлеб, много лесу на дрова извели — уму непостижимо. Зарумянился, наконец, хлеб, дух от него на весь лес пошел. И подивился молодец, какой он хлеб испек.
Раздуло ковригу, словно стог сена. А чтобы дождем его не промочило, молодец обнес его плетнем и сверху хворостом покрыл.
— Ну, — говорит старец, — теперь главное дело слажено. Иди ты теперь в города, да богатые поместья, да по торжищам, где много праздного, да богатого люда без дела шатается. Кликни клич:
«Случилось — де диво дивное, чудо чудное! Испекли — де мы хлеб — невиданный доселе! Идите, люди добрые, поглядеть — подивиться. По алтыну с каждого глаза — поглядное. А кто опробовать хочет, так по гривне с зуба — поедное!»
И сделал добрый молодец так, как старец ему наказывал. Пошел по городам, по поместьям богатым, по торжищам, кликнул клич:
«Ай, вы, люди добрые, — случилось чудо чудное, диво дивное, а про то вы и не ведаете! Испекли мы пирожок, с добрый стожок, поглядеть на него, — шапка валится. А кто с него свалится, разобьется в пух.
А идет от него вкусный дух. Кусок съешь, еще другого хочется. Другой съешь, по третьему, душа горит. А всего за поглядку, по алтыну с глазу — поглядное, а кто опробовать хочет, по гривне с зуба — поедное!
И пошел народ за молодцом, тучей повалил, слушает его, смеется, дивуется.
— Что, мол, за диковина такая?
Едут за ним князья, бояре с боярынями, с боярчатами в колымагах, повозках, как-де на такое диво не поглядеть? Все дела дома побросали, — до того ли теперь! Торопятся, обгоняют друг друга, лестно то же первому увидать — будет, чем потом похвастаться.
Ожил лес на десять верст кругом. Много народу досужего съехалось, а еще больше того каждый день прибывает. Рекою алтыны с гривнами текут, только успевай зубы да глаза считать, да мешки с деньгами завязывать.
И проста коврижка, а господа хорошие кушают, да похваливают:
— Вот — де сласть какая!
И разбогател бессчастный молодец, пришел к старцу и в ноги упал.
— Возьми, — говорит, — все деньги, раздай на добрые дела, а мне дай только самую малость, чтобы себя да семью утешить, да на первое время прокормить. А там работать начну, мне денег и не надо. С ними избалуешься.
— А поведай только мне, каким колдовством ты людей приворожил, жадность их осилил, что они сами, те, которые мне в куске хлеба отказывали, — мошны открыли, лишь бы глазком посмотреть на хлеб?
Усмехнулся старец и говорит:
— Люди богатые да сытые — бедности понять не могут, да и голода — тоже… И не расщедрятся они, хоть бы ты кровавыми слезами заплакал перед ними. А чтобы себя потешить, повеселить свое сердце, перед этим люди никогда не остановятся. Вот и все, и хлеб твой самый простой, наговоров никаких нет на нем, и дивиться не на него, а на этих зевак надо!
— Не колдун я, а людей знаю хорошо. Вон одну старуху вылечил. Она с мужем ссорилась да, спорила. А я дал ей склянку с водой, чтобы она, как муж заспорит с ней, взяла глоток воды в рот и все держала бы, пока муж не замолчит. Ей, с водой-то во рту, перечить нельзя, а муж, не слыша ответа, и сам, глядишь, замолчит! Ссоре и конец. В этом вся сила заколдованной воды!
И поклонился молодец старцу мудрому и пошел из лесу. И живет он с той поры помаленьку, разживается понемногу и твердо в уме держит — и воду заколдованную, и хлеб.
Видео: Загадки из СССР
Сказка — три товарища
